Честь и совесть аргументы из литературы. Сочинение-рассуждение о чести и совести
На мой взгляд, честь и совесть - ведущие понятия, характеризующие человеческую личность. Обычно честь - это совокупность наиболее благородных, доблестных чувств человека, заслуживающих уважение других людей. Честь и совесть взаимосвязаны, так как соблюдение правил чести помогает человеку обрести душевное спокойствие и жить в согласии со своей совестью. Но вполне естественно, что из-за многообразия различных человеческих характеров понятие о чести может быть разным и даже противоположным у двух разных личностей.
Конечно, нет причин для нас останавливаться; но история должна остановиться где-то, и поэтому это конец моего анализа. Как говорят рассказчики цруннини-гинкакле: «Сейокатка», «Вот и все, пока», надеясь, что позже, завтра, на следующий день, мы начнем снова с того места, где он остановился.
Мэрилин Стратерн с постмодернистской точки зрения отмечает, что «для современного антрополога факты родства были и естественными фактами, и культурными или социальными фактами». Это заставило западных антропологов проецировать на все культуры, которые изучают некоторые специфически западные формулировки «природы» и «естественных связей».
На мой взгляд, именно из-за этой вариативности понимания проблема чести и совести волновала писателей, поэтов и других людей творческих профессий во все времена, поэтому мне кажется, что наиболее оправданным было бы рассмотрение проблемы чести и совести на основе произведений разных писателей различных жанров. Они играют ведущую роль в истории русской литературы XIX века: Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка» и «Дубровский» и роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени ». Несмотря на то что все произведения относятся к XIX веку, мне кажется, что представление чести в них довольно различно, а это позволяет рассмотреть проблему наиболее объективно.
Реальная проблема гораздо глубже; это касается конкретного способа, которым современная антропология определяет социальную или культурную, а не биологическую. Таким образом, такие анализы были вынуждены жестко разграничить границу между двумя областями, что в значительной степени уделено биологии того, что они хотели бы объяснить.
Хуже того, изучение живой природы в конечном итоге восстановилось в этих анализах, поскольку многие антропологи пришли к путанице науки о биологии с объектом этой науки, как видно, когда кто-то их слышит, говорят в «биологических родственниках» или «биологических фактах»,, Это говорит о том, что социокультурный подход всегда был обречен на провал, поскольку антропологи приписывали самоочевидность или прозрачность для построения аргументов биологов, которых они не требовали для своих собственных. Для Фрейда проблема человеческого сознания всегда имела свои корни в естественных науках, и в частности в биологии.
Сначала, как мне кажется, следует изучить самый важный аспект проблемы - понятие чести. Герой каждого из вышеназванных произведений понимает ее по-своему. У Пушкина, на мой взгляд, самое классическое, простое и в то же время самое близкое мне по духу понятие чести... Один из главных героев «Капитанской дочки», Петр Андреевич Гринев, понимает честь именно как действие всегда по совести. Душа Гринева содержит как бы две чести, два понятия о ней - это долг по отношению к императрице, а следовательно, к Родине, к Отечеству, и долг, который на него накладывает любовь к дочери капитана Миронова. То есть основная составляющая чести у Гринева - это долг. Когда Пугачев помогает Гриневу освободить Машу Миронову из плена Швабрина, то Гринев хоть и благодарен вождю бунтовщиков, но присягу Отечеству все равно не нарушает, сохраняя свою честь: «Но Бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести».-
Однако неуместным или абсурдным его работа может показаться нам сегодня, Фрейд всегда интересовался корректировкой результатов психоанализа на биологию, которую он знал. Большая часть того, что звучит странно или смешно во Фрейде, происходит от столь же странной и смешной биологии его времени, до встречи Менделя и Дарвина в «Новом синтезе».
Между прочим, единственным современным психоанализом, заслуживающим внимания, является та, которая обладает такой связью с динамикой биологической науки. Фрейд также был ненасытным читателем антропологии и всегда пытался связать свою работу с открытиями этой дисциплины. Это была еще раз антропология его времени и места. Одной из основных проблем антропологии Фрейда был его «социальный эволюционизм» и последовательная ассимиляция дикарей отдаленных стран отдаленным предкам европейцев, попытка исправить то, что было известно о первом, незнание о последнем, и взаимно.
Но в опасные, тяжелые моменты любовь все же преобладает над долгом по отношению к Отечеству, как это обычно и бывает, и Гринев готов рисковать военными силами ради спасения Маши. Тогда в разговоре с генералом Гринев заявляет: «Ваше превосходительство, прикажите взять мне роту солдат и полсотни казаков и пустите меня очистить Белогорскую крепость». Наверное, это оправдывается тем, что любовь - высшее из всех возможных чувств, а тем более любовь к определенному человеку. Отечество - понятие общее, включающее в себя много других, к нему практически невозможно питать те же чувства, что и к любимой девушке. Поэтому такое поведение Гринева можно в какой-то степени оправдать.
Это заставило Фрейда свести к общей и простой массе, что позволило рассматривать все мифы дикарей как варианты одного мифа, греческого мифа об Эдипе, который стал мифом о происхождении человечества. Но опять же, единственный современный психоанализ, заслуживающий внимания, - это тот, который посвящен динамике антропологии.
Мы знаем гораздо больше о мифах, благодаря монументальным мифологиям Леви-Стросса. Этот автор ясно показал, что каждый миф в каждом повествовательном событии уникален, неприменим к более старой или более аутентичной версии; он также показал, что мифы Эдипа - всего лишь один набор в толпе. Однако все мифы систематически связаны через многомерную систему преобразований. Такая система, утверждает Леви-Стросс, - это сама человеческая мысль, стремящаяся воспринять временные преобразования мира, где он погружен.
Совсем другое понимание чести у еще одного главного героя «Капитанской дочки», героя вроде бы отрицательного, - Пугачева. Его понимание чести держится исключительно на уровне чувств, по большей части дружеских. Именно эта ограниченность, как мне кажется, позволяет Пугачеву зверствовать в ограбленных завоеванных селениях и крепостях, не чувствуя при этом укоров совести, и в то же время помогать Гриневу спасать Машу, помня его доброту в былые времена. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? Будь он семи пядей во лбу, а от суда моего не уйдет!». Это говорит Пугачев в ответ на сообщение о том, что Швабрин держит Машу в неволе, принуждая выйти за него замуж.
Это определение, кроме того, позволило бы избежать очень спорных последствий концепции человечества, которая приписывала единство биологии и вариации онтологически разделенной «области» или «уровню» «культуры» или «общества». Питер Гоу - профессор Манчестерского университета. Он опубликовал «Смешанная кровь: родство и история в перуанской амазонии», а также статьи в специализированных журналах.
Полевые работы в Баджо-Урубамбе финансировались Советом по исследованиям в области социальных наук, Фондом Наффилда и Британской академией. Это, к сожалению, за то, сколько социологов захотят прекратить читать Шимпанзе Гуллалла из Гомбе после того, как Харавей дал им повод не читать эту книгу? Очевидно, что эти вопросы требуют гораздо более широкого обсуждения, тем более, что аргументы Вильдена, Рубина и Стратерна по этому вопросу мало внимания в последующей литературе. Такое обсуждение предполагает критическое размышление о роли мавританского «подарка» в работе Леви-Стросса о родстве и его влиянии на лакановское понятие «символическое».
Довольно похожая, на мой взгляд, ситуация происходит в «Дубровском». Старший Дубровский - потомственный дворянин, честь которого зиждется на его положении и истории его рода. Одна из основных составляющих чести в понятии старшего Дубровского - это гордость. Именно она не позволяет ему сносить оскорбления слуг богатого соседа Кирилы Петровича Троекурова: «Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете вы мне псаря Парамошку с повинною, а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю, потому что я не шут, а старинный дворянин». Эта чрезмерная гордость позволяет Дубровскому довести дело даже до суда с бывшим другом, а в конце концов и до собственной смерти.
Изучение Мимики исследования Иквей и Торена по любви на Фиджи были фундаментальными источниками вдохновения для этой статьи. Однако это могло начаться с любого пирома мифа, который бы пришел к такому же выводу. Фактически, эта статья проистекает из анализа других мифов о пиро: «Как был найден огонь», «Клана рисует лицо Луны» и «Человек, который стал челюстью». На пировых похоронах этих подростков приглашают выпить и «повеселиться». Во время бодрствования живых мучает страшная память о мертвых, точно так же, как мертвые помнят живых.
Если следом отмечена чрезмерная печаль, принято обвинять родственников, потерявших близких, заявив, что они не обеспечили достаточное количество алкоголя для того, чтобы молодые наслаждались собой - потенциал изобилия мальчиков не был реализован. Этот анализ находит эхо в прозвище, которое обычно используется Пиро, чтобы говорить о соседней Кампа-Ашанинке: Пишинто, которая является формой лагеря для «твоей дочери».
У сына же Дубровского, Владимира, снова, как и у Гринева, главный аспект мотива чести - это долг. В первую очередь, конечно, долг перед отцом заставляет его мстить Кириле Петровичу, но позднее злое чувство мести гасится возникшим чувством любви к дочери Троекурова. Тогда долг перед отцом перерождается в долг по отношению к объекту его любви. Молодая горячность Владимира Дубровского позволяет его мести разрастаться практически до уровня бандитизма, а любовь заставляет его в конце концов свернуть с этой дороги грабежей, разбоев и варварства. И в этой перемене, как мне видится, ведущую роль играет совесть, пробужденная именно его новой любовью.
Пиро называют этих людей Чайкой «очень чаи». То есть Пиро называет Конибо дополнительным термином, который Конибо использует, чтобы говорить о них Пиро. Дети, рожденные от случайных отношений, называются «дочери ветра». Такая женщина говорила со мной нежно одной из ее дочерей, а она ласкала ее голову: Она всего лишь дочь ветра.
Переходя в детей, певец говорит мужу, что они образуют сексуально совместимую пару, и поэтому ему не нужно хотеть других женщин, которые, в свою очередь, сексуально совместимы со своими мужьями. Жить от родственников - значит «забыть» их, а всякое забывчивость среди родственников приводит к обиде и, в конечном счете, к фрагментации деревень.
Таково было понимание чести в произведениях Пушкина, в начале XIX века. В принципе, в большинстве случаев это пушкинское понимание чести, на мой взгляд, сохранилось и поныне.
Абсолютно другой взгляд на понятие чести мы встречаем у Лермонтова. Герой Лермонтова Печорин вообще не типичный персонаж, а исключительный. Это можно выяснить даже из самого названия романа. Герои всегда редки и исключительны, это - единицы. Поэтому и честь Печорина - это честь другая, исключительная. Печорин знает и предвидит все, он образован и неплохо разбирается в человеческих отношениях... Печорин позволяет себе многое, и единственное, что сдерживает свободу его действий, - это остатки былой души и совести. После дуэли с Грушницким у Печорина что-то немного дрожит внутри. «Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушниц-кого. Я невольно закрыл глаза... У меня на сердце был камень*. Фактически у Печорина нет чести в традиционном понимании этого слова. Проблески благородства и доброты, временами его осеняющие, вызываются, как мне кажется, ощущением исключительности собственного предназначения. Поэтому я бы сказала, что главной и единственной составной частью чести у Печорина является его исключительность. Вернее, чести в обычном понимании нет! Есть только остатки совести, которые в совокупности с осознанием важности собственного предназначения образуют как бы «бесчестие в чести».
У меня есть серьезные подозрения, что благодаря долговечности Клотильды Гордон деревня осталась единой. Можно сказать, что Цла чудесен, потому что у него уже были родственники, прежде чем он даже родился. Эта формулировка помогает измерить огромное расстояние между пировыми и западными концепциями родства.
Таким образом, единственные формы Людей - это сингулярность того, что по сути является множественным числом. За исключением «эндогенных номинированных групп», эта ситуация не имеет аналогов на языке Пиро. Используйте здесь «западный», а не «евро-американский» Стратерна, учитывая популярность, которую первый термин пользуется среди этой группы людей как самоидентификация.
По-моему, отсюда можно сделать вывод, что Печорин в некотором роде является предтечей Раскольникова. У него тоже понятие чести очень личностно и своеобразно, оно никак не совмещается с общественным пониманием чести, а иногда является и сдерживающим фактором. Раскольников не признает общества и хочет жить лишь по собственным, им самим придуманным и взлелеянным законам. Но существовать ему приходится именно в обществе, а оно обычно не принимает людей, отрицающих его законы, поэтому наличие своеобразного и довольно необычного понимания чести и то, что Раскольников не думает вначале о людях вокруг него вообще, позволяет ему совершить убийство старухи. Но совесть заставляет его в итоге сдаться в полицию. Эта придуманная им самим разновидность чести позволяет Раскольникову лгать следователю Порфирию Петровичу, отпираться, не признаваться в совершении преступления: «Лжете вы все!.. Я не знаю ваших целей, но вы все лжете... Вы лжете!».
Примечательно, что «вторая теория родства» Леви-Стросса, разбросанная в его писаниях по понятию Дома, которая развилась из его размышлений о мифе и временности, приносит гораздо меньше веса мавританцам подарок. Т. - Первый блеск соответствует англичанам «то, что делается для тела»; во втором мы переводим «воплощать» неологизм «включить», поскольку «включать», «воплощать» или даже «воплощать» по-разному неадекватны.
Гендер, Раса и Природа в мире современной науки. Нью-Йорк: Рутледж. Райна, к антропологии женщин. Нью-Йорк: ежемесячный обзор прессы. стр. 157. Кембридж: Пресса Кембриджского университета. Беркли: Университет Калифорнийской прессы. В этой статье анализируется система отношений Пиро перуанской амазонки как автопоэтической системы, то есть как система, которая генерирует свои собственные условия существования. Центральный теоретический постулат состоит в том, что родство - это система субъективности, поскольку основные структуры человеческого сознания обязательно включают в себя сознание одного я среди других.
Другое понимание чести встречается у Свидригайлова. Здесь, наоборот, не честь рождает любовь, как у Пушкина в «Капитанской дочке», а любовь возрождает утраченное ранее понятие чести. Совесть же Свидригайло-ва - это исключительно его , в частности привидения, его посещающие. Память пробуждает в нем доброту, участие, сострадание, понимание людских бед. И, как мне кажется, в первую очередь совесть и любовь заставили его «уехать в Америку, не позволили жить дальше... Любовь и честь...
Одна из целей, поставленных здесь, - помочь символической антропологии снова использовать понятие «человеческая природа». Анализ начинается с повествования «Рождение Цла», в котором основополагающие принципы пиро-родства в послании, как и в прагматических условиях изложения этого мифа, инкапсулируются, сопровождая онтогенез людей и демонстрируя конститутивную, в этом онтогенезе, языке и инаковости.
В этой статье анализируется система родства Пиро перуанской амазонии как автопоэтической системы, то есть как система, которая генерирует свои собственные экзистенциальные условия. Одной из целей этой статьи является предоставление схем, позволяющих символической антропологии вернуться к плодотворному использованию понятия «человеческая природа».
Таким образом, я могу сказать, что во всех заявленных в начале сочинения произведениях так или иначе прослеживается мотив чести и совести. У Пушкина честь и совесть взаимосвязаны и, на мой взгляд, обыкновенно присутствуют у любого человека, возможно, в разных проявлениях. У Достоевского, пожалуй понятие общественной чести применительно к обычному человеку исчезло полностью.
Анализ отходит от рассказа «Рождение Цла», который инкапсулирует - как в сообщении и прагматические условия утверждения мифа - основополагающие принципы родства Пиро; за этим следует анализ онтогенеза людей, который раскрывает определяющую роль в этом онтогенезе, языке и изменчивости. Гюнтер Грасс с итальянским писателем Клаудио Магрисом в Овьедо, Испания.
Писатель Гюнтер Грасс умер в понедельник в возрасте 87 лет в больнице в Любеке, где он был госпитализирован для респираторной инфекции. Согласно информации, собранной директором Немецкого института Лиссабона, похороны Гюнтера Грасса станут «очень частной» церемонией, но официальная сессия уважения к писателю уже готовится, которая состоится 1 мая, все еще подлежат подтверждению.
На мой взгляд, честь и совесть - ведущие понятия, характеризующие человеческую личность. Обычно честь - это совокупность наиболее благородных, доблестных чувств человека, позволяющих ему достичь поставленной цели, заслужить уважение других людей. Честь и совесть взаимосвязаны, так как соблюдение правил чести помогает человеку обрести душевное спокойствие и жить в согласии со своей совестью. Но вполне естественно, что из-за многообразия различных человеческих характеров (ведь, как известно, в мире нет двух одинаковых людей) понятие о чести может быть разным и даже диаметрально противоположным у двух разных личностей. На мой взгляд, именно из-за этой вариативности понимания проблема чести и совести волновала писателей, поэтов и других людей творческих профессий во все времена. Поэтому мне кажется, что наиболее оправданным было бы рассмотрение проблемы чести и совести на основе произведений разных писателей различных жанров, которые (произведения) играют ведущую роль в истории русской литературы XIX века, романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», повестей А. С. Пушкина «Капитанская дочка» и «Дубровский» и романа М. К). Лермонтова «Герой нашего времени». Несмотря на то что все произведения относятся к XIX веку, мне кажется, что представление чести в них довольно различно, а это позволяет рассмотреть проблему наиболее объективно.
Сначала, как мне кажется, следует изучить самый важный аспект проблемы - понятие чести. Герой каждого из вышеназванных произведений понимает ее по-своему. У Пушкина, на мой взгляд, самое классическое, простое и в то же время самое близкое мне по духу понятие чести... Один из главных героев «Капитанской дочки», Петр Андреевич Гринев, понимает честь именно как действие всегда по совести. Душа Гринева содержит как бы две чести, два понятия о ней - это долг по отношению к императрице, а следовательно, к Родине, к Отечеству, и долг, который на него накладывает любовь к дочери капитана Миронова. То есть здесь, как мы видим, основная составляющая чести у Гринева - это долг. Когда Пугачев помогает Гриневу освободить Машу Миронову из плена Швабрина, то Гринев хоть и благодарен вождю бунтовщиков, но присягу Отечеству все равно не нарушает, сохраняя свою честь: «Но Бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Но в опасные, тяжелые моменты любовь все же преобладает над долгом по отношению к Отечеству, как это обычно и бывает, и Гринев готов рисковать военными силами ради спасения Маши. Тогда в разговоре с генералом Гринев заявляет: «Ваше превосходительство, прикажите взять мне роту солдат и полсотни казаков и пустите меня очистить Белогорскую крепость». Наверное, это оправдывается тем, что любовь - высшее из всех возможных чувств, а тем более любовь к определенному человеку. Отечество - понятие общее, включающее в себя много других, к нему практически невозможно питать те же чувства, что и к любимой Девушке. Поэтому такое поведение Гринева можно в какой-то степени оправдать.
Совсем другое понимание чести у еще одного главного героя «Капитанской дочки», героя вроде бы отрицательного, Пугачева. Его понимание чести держится исключительно на уровне чувств, по большей части дружеских. Именно эта ограниченность, как мне кажется, позволяет Пугачеву зверствовать в ограбленных завоеванных селениях и крепостях, не чувствуя при этом укоров совести, и в то же время помогать Гриневу спасать Машу, помня его доброту в былые времена. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? Будь он семи пядей во лбу, а от суда моего не уйдет!» Это говорит Пугачев в ответ на сообщение о том, что Швабрин держит Машу в неволе, принуждая выйти за него замуж.
Довольно похожая, на мой взгляд, ситуация происходит в «Дубровском». Старший Дубровский - потомственный дворянин, честь которого зиждется на его положении и истории его рода. Одна из основных составляющих чести в понятии старшего Дубровского - это гордость. Именно она не позволяет ему сносить оскорбления слуг богатого соседа, Кирилла Петровича Троекурова: «Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете вы мне псаря Парамошку с повинною, а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю, потому что я не шут, а старинный дворянин». Эта чрезмерная гордость позволяет Дубровскому довести дело даже до суда с бывшим другом, а в конце концов и до собственной смерти.
У сына же Дубровского, Владимира, снова, как и у Гринева, главный аспект мотива чести - это долг. В первую очередь, конечно, долг перед отцом заставляет его мстить Кириле Петровичу, но позднее злое чувство мести гасится возникшим чувством любви к дочери Троекурова. Тогда долг перед отцом перерождается в долг по отношению к объекту его любви. Молодая горячность Владимира Дубровского позволяет его мести разрастаться практически до уровня бандитизма, а любовь заставляет его в конце концов свернуть с этой дороги грабежей, разбоев и варварства. И в этой перемене, как мне видится, ведущую роль играет совесть, пробужденная именно его новой любовью.
Таково было понимание чести в произведениях Пушкина, в начале XIX века. В принципе, в большинстве случаев это пушкинское понимание чести, на мой взгляд, сохранилось и поныне.
Абсолютно другой взгляд на понятие чести мы встречаем у Лермонтова. Герой Лермонтова Печорин вообще не типичный персонаж, а исключительный. Это можно выяснить даже из самого названия романа («Герой нашего времени»). Герои всегда редки и исключительны, это - единицы. Поэтому и честь Печорина - это честь другая, исключительная. Печорин знает все и предвидит все, он образован и неплохо разбирается в человеческих отношениях... Печорин позволяет себе все, и единственное, что сдерживает свободу его действий - это остатки былой души и совести. После дуэли с Грушницким у Печорина что-то немного дрожит внутри. «Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза... У меня на сердце был камень». Фактически у Печорина нет чести в традиционном понимании этого слова. Проблески благородства и доброты, временами его осеняющие, вызываются, как мне кажется, ощущением исключительности собственного предназначения. Поэтому я бы сказал, что главной и единственной составной частью чести у Печорина является его исключительность. Вернее, как уже сказали, чести в обычном понимании нет! Есть только остатки совести, которые в совокупности с осознанием важности собственного предназначения образуют как бы своеобразное «бесчестие в чести».
По-моему, отсюда можно сделать вывод, что Печорин в некотором роде является предтечей Раскольникова («Преступление и наказание» Достоевского). У него тоже понятие чести очень лично и своеобразно, оно никак не совмещается с общественным пониманием чести, а совесть довольно часто является когда вдохновителем поступков героя, а когда и сдерживающим фактором. Раскольников не признает общества и хочет жить лишь по собственным, им самим придуманным и взлелеянным законам. Но существовать ему приходится именно в обществе, а оно обычно не принимает людей, отрицающих его законы. Поэтому наличие своеобразного и довольно необычного понимания чести и то, что Раскольников не дувдает вначале о людях вокруг него вообще, позволяет ему совершить убийство старухи, но совесть заставляет его в итоге сдаться в полицию. Эта придуманная им самим разновидность чести позволяет Раскольникову лгать следователю Порфирию Петровичу, отпираться, не признаваться в совершении преступления: «Лжете вы все!.. Я не знаю ваших целей, но вы все лжете... Вы лжете!»
Здесь проявляется слабость его характера, некоторая трусость, но в самом конце та же совесть заставляет-таки Раскольникова признаться в совершении убийства. Если в случае с Печориным можно все-таки сказать, что его честь - это бесчестие, рожденное сознанием собственной исключительности и всемогущества, то у Раскольникова, по-моему, честь абсолютно личная и ни отдельным людям, ни обществу в целом непонятная. Скорее, это он является настоящим героем (героем в понимании Лермонтова), то есть типичным представителем человека эпохи 60-х годов XIX века. У него есть идеи, но он не смог их подкрепить делами, у него есть совесть, но нет решительности и благородства. Такой тип человека, по-моему, довольно часто встречается и в наше время в повседневной жизни.
Другое понимание чести мы встречаем у Свидригайлова. Здесь, наоборот, не честь рождает любовь, как у Пушкина в «Капитанской дочке», а любовь (например, к Дуне) возрождает утраченное ранее понятие чести. Совесть же Свидригайлова - это исключительно его память, в частности, привидения, его посещающие. Память пробуждает в нем доброту, участие, сострадание, понимание людских бед. И, как мне кажется, в первую очередь совесть и любовь заставили его «уехать в Америку», не позволили жить дальше... Любовь и память... Любовь и честь...
Возвращаясь к Печорину, я бы хотел заметить, что здесь можно провести параллель с пушкинским Дефоржем из «Дубровского», то есть с Владимиром Дубровским... «Я всегда ношу при себе пистолет, потому что не намерен терпеть обиду, за которую, по моему званью, не могу требовать удовлетворения». Эта жестокая, нет, скорее, жесткая, твердая честь довольно типична для Печорина. Здесь, наверное, есть элементы гордости, но она в данном случае не является основополагающим понятием. Скорее всего, честь в этой ситуации есть некий элемент самоуважения, самостоятельности,
воли, свободы, решительности. Дефорж-Дубровский, как и Печорин, не дает себя в обиду и таким образом борется с негативными обстоятельствами, не предавая своей чести, не поступаясь своей совестью и вызывая «трепетное» уважение у окружающих.
Таким образом, мы можем сказать, что во всех заявленных в начале сочинения произведениях так или иначе прослеживается мотив чести и совести. У Пушкина честь и совесть взаимосвязаны и, на мой взгляд, обыкновенно присутствуют у любого человека, возможно, в разных проявлениях. Лермонтов же, по-моему, утверждает, что наличие чести не типично для индивидуума, но совестш есть всегда, и с ее помощью может возрождаться утраченная человеком в процессе жизни в обществе честь. У Достоевского, как у самого трагичного, на мой взгляд, автора из всех трех, понятие общественной чести применительно к обычному человеку исчезло полностью. Достоевский показывает своего главного героя исключительно личным пониманием чести, а Свидригайлова наделяет честью другой. Свидригайлов к концу романа умирает, а следовательно, то понятие о чести, которым наделил его автор, нежизнеспособно. А честь Раскольникова - индивидуальная, антиобщественная, личная - оказывается, напротив, жизнеспособной, светлой и даже дарящей любовь.
Осталось ответить на один-единственный, но, фактически, основополагающий вопрос во всем нашем исследовании - для чего же нужна честь, зачем требуется совесть, как эти два понятия влияют на человека, ими обладающего (или не обладающего), и друг на друга, как обладание ими сказывается на других чувствах и чертах характера человека.
Здесь ответ практически ясен и схож в общих чертах у всех трех авторов. Во-первых, честь обеспечивает уважение (Гринев умудряется выполнить как долг перед Родиной, так и перед Марией Ивановной Мироновой. Печорин остался верен себе, и дань уважения ему отдавал даже автор.) Во-вторых, честь позволяет жить в мире со своей совестью и со спокойной душой. В-третьих, соблюдение правил чести и чистая (!) совесть рождают доброту (самое ценное из душевных качеств человека) и могут способствовать появлению сердечной любви (самое высокое и благородное из человеческих чувств). «Да, я тот несчастный, которого ваш отец лишил куска хлеба, выгнал из отеческого дома и послал грабить на больших дорогах. Но вам не надобно меня бояться - ни за себя, ни за кого. Все кончено. Я ему простил... Послушайте, вы спасли его!» Дворянская честь, пробудившая в Дубровском любовь, заставляет его забыть месть. И в-четвертых, честь формирует душу человека, облагораживает его, она вместе с совестью примиряет его с обществом, в котором он живет.
Честь и совесть - одна из важнейших характеристик души человека. Поэтому проблема чести присутствует в произведениях почти всех русских писателей XIX и даже XX века. А понимание чести, как мы выяснили, может быть различным. Это объясняется, на мой взгляд, разным мировоззрением писателей, а следовательно, непохожестью их героев. Но несмотря на внешне различное понимание и проявление чести у героев Достоевского, Пушкина и
Лермонтова, всегда остается важность понятий чести и совести для личности и сила их влияния на душу человека, на его чувства и поступки.
Нобелевская премия за немецкую литературу Гюнтер Грасс умер
Из этого тесного контакта с другим творением, которое влечет за собой работа по литературному переводу, Топа описывает письмо Грасса как «визуальное, пластическое, сформированное барочной работой на языке, сочетание силы, магии и величия, с одной стороны, и деликатность и тонкий юмор, с другой». Переводчик и преподаватель немецкой литературы также вспоминает, что «очень смелые сцены сексуальной эксплицитности», которые Грасс включает в свой первый роман, вызвали в то время крупный скандал.
